Пост-релиз: «ДА, ВИЛЬ БЫЛ МОИМ "ПУТЕВОДИТЕЛЕМ”... И НЕ ТОЛЬКО В ЛИТЕРАТУРЕ, ВО ВСЁМ!»

Немного о Чечкэ Салаховне:

            Родилась в 1929 г. По профессии – математик (как и Виль Салахович и его старший сын Эрнест). Училась в Казанском университете в 1946-51 гг. Работала в г. Куйбышеве (ТАССР), затем в  Елабуге. Преподавала математику в Казанском пединституте (1963-1984 гг.). Виль Салахович, будучи младше её на 6 лет, говорил шутливо: «Мы с тобой “близняшки”».

Мы – Атнагуловы по отцу, Мустафины – по маме. Когда после ареста родителей дедушка (по маме) взял нас из детдома, то записал на свою фамилию. Мне тогда было 9 лет, Вилю – 3, между нами была ещё сестра Гуля (она умерла рано, в 1958 г.).

После смерти дедушки (в 1940 г.) нас воспитывала тётя. От детства остались самые светлые воспоминания – со стороны это даже может показаться парадоксом: чего же тут светлого!? Нет, детство – это свет... и у меня, и у Виля. Всё было интересно, всё чудесно! И телёнок, и ягнёнок... Во время Войны держали корову (это на Галактионова - в центре города!). Благодаря ей и выжили. Когда тётя уезжала в командировки, я, Виль и Гуля втроём оставались на хозяйстве.

Доить корову надо было вечером. Темно, страшно! Идём, бывало, в сарай все втроём. Виль несёт фонарь “летучая мышь”. Я доила корову, а Виль держал хвост, чтоб не махала.

Летом было другое приключение: водили корову на пастбище – за Казанку: от ул. Подлужной был на тот берег мостик (его все так и называли: Коровий мост). Ходили через весь центр города. Я вела корову за верёвку, накинутую на рога, а Виль дрежал хлыстик и подгонял сзади. А у моста уже встречал пастух. Молоко потом продавали на Еврейском базарчике (где сейчас НКЦ «Казань»).

Ели «заваринку» – отруби в горячей воде: как теперь манная каша. Жарили и ели картофельные очистки.

Каждый год рождался телёнок – и жил в комнате в доме! Там же с нами жил и ягнёнок. А вся комната – 16 кв. метров. Но мы тогда не ощущали это как что-то плохое: было, наоборот, очень интересно. Виль бегал по коридору с ягнёнком, играл... Удивительно, что все соседи терпели и никогда не жаловались на шум.

В школьные годы Виль с друзьями занимался футболом, гимнастикой, катался на коньках (стадион «Динамо» был рядом, через забор). Но при этом очень хорошо учился, с детства был «влюблён в математику».

Книг тогда дома было ещё мало. Лишь когда я работала в Куйбышеве, стала выписывать книги по почте. С тех пор и началась у нас «эпопея чтения». Вилю тогда было 16 лет.

Когда начались «подписки», Виль начал уже сам выписывать литературу: Гоголь, Чехов, Хемингуэй... Достоевский – чуть позже. Приобрели серию «Всемирная литература» (сейчас вся эта серия – у внучки Машеньки, она учится на филфаке).

При тогдашнем дефиците книг, покупали сначала всё буквально без разбора. Но у Виля были удивительное чутьё и вкус. Сказались гены нашего отца – Салаха Садреевича Атнагулова – литератора, языковеда. Раз гены заложены – они дальше развиваются. А раз среда была русская – интерес развился к русской литературе. Даже в семье все говорили по-русски.

Потом, уже в зрелом возрасте, Виль стал моим «путеводителем в литературе». Благодаря ему, я узнала и целиком прочитала Лескова, Шмелёва – особенно полюбила (как и он) «Лето Господне». Через брата впервые «познакомилась» и с Цветаевой, и с Высоцким (Виль в библиотеке целиком сфотографировал томик Высоцкого – крайнюю редкость тогда! До сих пор эта фотокнига у меня хранится).

Да, Виль был моим «путеводителем»... и не только в литературе, во всём! Слушали вместе пластинки Шаляпина. Виль любил джаз (в университетские годы), позже – классическую музыку, особенно Баха, Бетховена, Моцарта.

О его вере...

Однажды я посмотрела фильм о св. Иоанне Кронштадтском и очень загорелась, захотела узнать о нём побольше. Виль дал почитать его дневники. Впечатление было сильнейшее. Позже я брала у него книги других Св.Отцов, но почему-то именно Иоанн Кронштадтский оставил самый глубокий след.

Выбор Вилем именно Православия (он крестился, по-моему, в 1990 г., после тяжёлой болезни) поначалу смутил меня, ведь все наши предки были муллами. Но потом я почувствовала, что Бог – Один, а значит любой путь хорош, лишь бы вёл к Нему... всё моё смущение рассеялось! Мы с ним очень хорошо понимали друг друга. Сама я не принадлежу к какой-либо конфессии, но Бога – чувствую... и всегда молюсь Ему. Своими словами, внутри, и по-русски, и по-татарски.  Помню, у нас была соседка по Галактионова – тётя Дуня (Авдотья) из Семиозерки: работала когда-то при монастыре, переехала в город после его закрытия в конце 20-х годов. Жила с кошками и... тараканами: не убивала даже тараканов - Божию тварь.

Мы с ней очень дружили... насколько можно говорить о дружбе при такой разнице в возрасте: мы-то были почти дети, а она – старушка. Она перечитала всю нашу библиотеку.

Виль и сейчас вспоминает о ней: «Святой человек». Возможно, она даже знала лично св. Гавриила Седмиозерного († 1915) – который позже, уже много десятилетий спустя, стал одним из самых любимых святых Виля.

Но тогда ни Виль, ни я, конечно, не были людьми религиозными – к Богу шли постепенно и пришли уже ближе к старости.

Самое яркое религиозное воспоминание – почти чудо! – связано у меня с предсмертной болезнью Виля, летом этого года. Ему предстояла операция, и он тогда впервые сказал мне: «Я может быть, уже не вернусь». Меня очень резанули эти слова – никак не хотелось в это верить, даже допускать такое!

«Смерти я не боюсь, – говорил он, – но мне нужно обязательно быть на венчании и на свадьбе внучки Машеньки...» Он сомневался, перенесёт ли операцию – организм при таком состоянии мог просто не выдержать общего наркоза.

И я, тоже в смятении, молилась, как могла, чтобы он перенёс операцию. У меня есть подруга Наталья – очень верующий человек. Я обратилась к ней: что делать!? Она посоветовала молиться иконе Божией Матери «Всецарица» – к ней обращаются при раковых болезнях. Наталья сказала, что эта икона – в церкви Св. Евдокии на Казанке. Я тут же, бросив всё, поспешила туда. Движение тогда из-за ремонта было перекрыто, и я, помню, шла пешком от Ленинского садика, через площадь Свободы и там – по Большой Красной. А народу – никого, будто город вымер. Хоть бы одна живая душа! Разъехались, что ли, все по дачам... Я приготовила деньги и почему-то всё думала про себя: «Только бы встретить какую-нибудь нищую – подать ей. Это было бы как знак, что всё будет хорошо... что Бог услышал!»

И тут вдруг из переулка выходит ветхая-ветхая старушка... ну, очень старая!.. в какой-то бедной одежде, в платке. Идёт навстречу. Я думаю: только бы обратилась, попросила чего-нибудь!.. так-то дать ведь неудобно, если не просит – обидишь ещё человека. Почти молю про себя: «Только бы!..» И она подходит ко мне и говорит: «Я хочу попить». У меня как с плеч гора свалилась. Будто её Всевышний послал. Я ей дала деньги и говорю: «Попить у меня нет – зайдите в магазин “Миру мир”, там себе купите то, что нужно».

И я нашла под горой церковь Евдокии. Иконы «Всецарица» там не оказалось, и мне даже не смогли объяснить, в каком храме такую икону искать... Но я молилась за Виля перед всеми иконами, ставила свечи... исступлённо молилась. Потом пошла в соседний храм, где Казанская икона – в Богородицкий монастырь: там молилась. Потом вспомнила, что рядом есть ещё Пятницкая церковь – о ней говорили репрессированные из наших знакомых, что там была пересыльная тюрьма, и они там сидели... и много людей там убито и похоронено. Больше я ничего об этой церкви не знала, но подумала: зайду, помолюсь там всем невинноубиенным! Я уже и не думала найти икону «Всецарицы»... и каково же было чувство, когда перед самым входом в храм я увидела часовню, и в ней была – «Всецарица»! Меня как будто привели к ней...

Такое у меня тогда получилось паломничество!

Когда на следующий день я рассказала всё это Вилю, он буквально просиял. Особенно спрашивал про ту старушку – и говорил, что теперь точно знает: операцию он благополучно перенесёт и до свадьбы Машеньки доживёт. И я точно так же чувствовала – не умом, а душой, – что он на этот раз выживет: такая полная уверенность!

Я тогда впервые так ясно ощутила, что значит сила молитвы – что значит обращаться к Нему! Это было маленькое чудо – но очень важное для меня.

Операцию Виль перенёс. Да, прожил он после этого недолго (опухоль не удалили – было слишком поздно: посмотрели – и зашили обратно). Но до свадьбы любимой Машеньки дожил – и отстоял всё венчание в церкви Ярославских Чудотворцев. В тот же день он купил в церковной лавке полное собрание сочинений Ивана Шмелёва – 12 томов! Под самый конец жизни исполнилась, наконец, его многолетняя мечта – найти «всего Шмелёва», любимого своего (и нашего с ним!) писателя. Это была последняя из его земных радостей... и даже этот маленький факт очень много говорит о нём как о человеке. Теперь я читаю этот многотомник.

                                   Воспоминания записаны А. Рощектаевым 8.12.2009

http://srpkzn.ru/Mustafin_vospom.htm

Бормотень...

Ни свет и ни заря...

Исписана страница

словами словаря,

что мне ночами снится:

объятья растворя,

слетает с неба птица –

подобьем букваря –

и на душу садится;

далекие моря

зальются за ресницы...

Ни свет и ни заря, –

и снова мне не спится:

листок календаря

не в силах распроститься

со стужей января

и льдинками дробится...

А может, – все зазря?..

И жизнь моя кружится,

кругами повторя

успевшее отжиться?..

И дальние моря

хранят свои тайницы,

молчаньем предваря-

я то, чему не сбыться?..

Ни свет и ни заря...

   1981

***

В своей излюбленной манере

я начинаю этот стих.

Никто не действует на нервы, –

весь город спит, и дом затих.

По стеклам сонно шарит ветер,

снега на улице, снега;

и по сугробам след свой метит

кошачья мягкая нога.

Как-будто отдыхает время,

устав от гонки в никуда,

и по секундам не теребит

себя отставшая беда.

Лениво памяти теченье,

как ниспадание листа,

забывшего предназначенье

быть облачением куста.

Блаженна ночь, когда о звуках

напоминанья даже нет,

и ни намека нет о муках

в былое уходящих лет.

http://srpkzn.ru/Mustafin_vospom.htm